Учение о цвете. Теория познания - Страница 3

В заключение нам остается еще упомянуть о таблицах, приложенных к настоящему сочинению. И здесь перед пами встает та неполнота и несовершенство, которые разделяет наш труд с другими однородными работами.

Если хорошая театральная пьеса собственно много — много что наполовину может быть создана на бумаге, бблыпая же часть ее отдается во власть блеска сцены, личности артиста, силы его голоса, своеобразия его движений, даже развития и расположения духа зрителя, — то еще больше можно сказать это о книге, имеющей дело с явлениями природы: чтобы извлечь из нее наслаждение и пользу, читатель должен или в действительности или в живой Фантазии иметь перед собою природу. Ибо пишущий собственно должен бы сначала дать своим слушателям наглядное представление о подлиннике — явлениях, которые частью выступают перед нами, помимо нашего участия, частью могут быть преднамеренно и по желанию вызваны специальными приспособлениями; после этого всякое комментирование, об’яснение, толкование не было бы лишено живого действия.

Весьма несовершенным суррогатом являются взамен этого таблицы, обыкновенно прилагаемые к сочинениям такого рода. Свободное Физическое явление, действующее по всем направлениям, нельзя вместить в линии и наметить в разрезе. Никому не придет в голову иллюстрировать химические опыты Фигурами; с Физическими же, близко родственными, это вошло в обычай, так как кое — что таким путем достигается. Но очень часто эти Фигуры изображают только понятия; это — символические вспомогательные средства, иероглифический способ передачи, который мало — по — малу становится на место явления, на место природы, и служит помехой истинному познанию, вместо того, чтобы содействовать ему. Совсем обойтись без таблиц мы тоже не могли; но мы старались так устроить их, чтобы ими можно было со спокойной совестью пользоваться для дидактических и полемических целей, а некоторые из них рассматривать даже как часть необходимых приборов. И вот нам остается только указать на самую работу, предпослав лишь одну просьбу, к которой тщетно прибегал уже не один автор и которую так редко выполняет в особенности немецкий читатель нового времени:

Si quid novisti rectius istis,

Candidus imperti; si non, his utere mecum ).

Введение к очерку учения о цветах

Si vera nostra sunt aut falsa, erunt talia licet, nostra per vitam defendimus. Post fala nostra pueri, qui nunc ludunt, nostri judices erunt J.

Жажда знания впервые пробуждается у человека, когда он видит значительные явления, привлекающие его внимание. Чтобы внимание это сохранилось па более продолжительное время, должен обнаружиться более глубокий интерес, который мало — по — малу все более знакомит пас с предметами. Тогда только замечаем мы великое многообразие, напирающее на нас нестройной массой. Мы вынуждены разделять, различать и снова сопоставлять; благодаря этому возникает, в коцце — концов, порядок, обозрение которого более или менее удовлетворяет нас.

Чтобы осуществить это, хотя бы до некоторой степени, в какой — нибудь области, необходимы усидчивые и систематичные занятия. Вот почему мы находим, что люди предпочитают каким- нибудь общим теоретическим воззрением, каким — нибудь способом об’яснения просто устранить явления, вместо того, чтобы дать себе труд изучить единичное и построить нечто дельное.

Опыт установления и сопоставления цветовых явлений был сделан только два раза, первый раз Теофрастом, второй — Бойлем. Настоящему опыту не откажут в третьем месте.

Ближайшее рассказывает нам история. Здесь мы заметил только, что в истекшем столетии о таком сопоставлении нечего было и думать, так как Ньютон положил в оспову своей гипотезы сложный и производный эксперимент, к которому искусственно сводили, педантично расставив их вокруг, все остальные навязывающиеся явления, если их не удавалось замолчать и устранить: так пришлось бы поступать астроному, которому вздумалось бы поместить в центр нашей системы луну. Ему пришлось бы заставить двигаться вокруг второстепенного тела землю и солнце с остальными планетами, и путем искусственных вычислений и представлений прикрывать и разукрашивать, ошибочность своего первого допущения.

Пойдем теперь, не забывая того, что было сказано в предисловии, дальше. Там мы приняли за данное свет, здесь мы делаем то же самое с глазом. Мы сказали, что вся природа раскрывается посредством цвета чувству зрения. Теперь мы утверждаем, хотя это и звучит несколько странно, что глаз вовсе не видит Формы, и только свет, темнота и цвет составляют вместе то, что отличает для глаза предмет от предмета и одну часть предмета от другой. Так из этих элементов мы строим видимый мир и. тем самым создаем возможность живописи, которая в состоянии вызвать на полотне видимый мир, гораздо более совершенный, чем действительный.

Глаз обязан своим существованием свету. Из безразличных животных вспомогательных органов свет вызывает к жизни орган, который должен стать его подобием; так глаз образуется с помощью света для света, чтобы внутренний свет выступил навстречу внешнему.

Нам приходит при этом на память древняя ионийская школа, которая все повторяла с такой значительностью, что только подобным познается подобное; также и слова древнего мистика, которые мы передадим в таких рифмах:

War’nicbt das Auge sonnenhaft,
Wie kOnnten — wir das Licht erblicken?
Lebt’nicbt in uns des Gottes eigne Kraft,
Wie kerint’uns Gottliches entziicken? ).

Это непосредственное родство света и глаза никто пе будет отрицать; но представить их себе как одно и то же является уж более трудным. Будет, однако, понятнее, если сказать, что в глазе живет покоящийся свет, который возбуждается при малейшем поводе изнутри или снаружи. Силой воображения мы можем вызывать в темноте самые яркие образы. Во сне предметы являются нам в полном дневном освещении. На яву мы замечаем малейшее внешнее воздействие света; и даже при механическом толчке в этом органе возникают свет и цвета.