Учение о цвете. Теория познания - Страница 35

Гипотеза . (около 1790)

Для того, чтобы какая — нибудь наука сдвинулась с места, чтобы расширение ее стало совершеннее, гипотезы так же необходимы, как показания опыта и наблюдения. То, что наблюдатель с точностью и тщательностью собрал, что сравнение в уме кое — как упорядочило, то философ об’едиияет одной точкой зрения, связывает в одно целое и создает таким путем возможность обозреть и использовать всё. Пусть такая теория, такая гипотеза будет только вымыслом, — она приносит, тем не менее, достаточно пользы: она учит пас видеть отдельные вещи в связи, отдаленные вещи — в соседстве, и таким только путем становятся явственными пробелы знания. Обнаруживаются известные отношения, которые ими не об’ясняются. Именно это и привлекает внимание, заставляет прослеживать эти пункты, которые являются самыми интересными как раз потому, что они раскрывают совершенно новые стороны; но важнее всего то, что гипотеза возвышает душу и возвращает ей эластичность, как бы похищенную у нее отдельными разрозненными данными опыта. Гипотезы в учении о природе то же, что в морали вера в Бога, во всем — бессмертие души. Эти возвышенные чувства соединяют в себе все, что есть вообще хорошего в человеке, возвышают его над самим собою и ведут его дальше, чем он пришел бы без них.

Несправедливо, поэтому, жаловаться на изобилие теорий и гипотез; напротив, чем больше их создается, тем лучше. Это — ступени, на которых надо давать публике лишь самый короткий отдых, чтобы вести ее затем все выше и дальше. В этом смысле я считаю совсем не лишним отважиться еще на одну теорию относительно возникновения земли, теорию, которая, правда, не нова, но все же приводит кое — что в новую связь… В теории электричества я склонился в пользу учения о двух материях, не для того, чтобы принять чью — либо сторону, но исключительно с философской целью обратить впимание читателя па эту теорию. Мне очень хотелось бы не быть превратно понятым. Я рассматриваю такие гипотезы в Физике исключительно как удобные образы, облегчающие представление целого. Тот способ представления, которым достигается наибольшее облегчение, является наилучшим, как бы он пи был далек от истины, к которой мы с его помощью пытаемся приблизиться. Посвященпые пусть решают, связаны ли с моей гипотезой такие преимущества.

Эксперимент как посредник между об’ектом и субъектом (1792)

Как только человек замечает вокруг себя предметы, оп рассматривает пх и отпошении к самому себе, п с полным основанием: вся его судьба зависит от того, нравятся ли они ему или нет, привлекают ли его или отталкивают, прнносят ли ему пользу или вред. Этот вполне естественный способ рассматривать и оценивать вещи кажется таким же легким, как и необходимым, и тем не менее, человек подвержен при этом тысяче заблуждений, нередко повергающих его в стыд и отравляющих ему жизпь.

Несраппепно более тяжелое бремя берут па себя те, чье жпвос влечение к знанию паправлепо иа наблюдение предметов природы самих по себе и в их взаимоотношениях: они скоро чувствуют недостаток в мериле, которое приходило к ним на помощь, когда они, как люди, рассматривали вещи по отношению к себе. Им пе хватает мерила удовольствия и неудовольствия, притяжения и отталкивания, пользы и вреда; от него они должны всецело отречься, должпы искать и исследовать, в качестве равнодушных и как бы божественных существ, не то, что правится, а то, что есть. Так, петого ботаника не должны трогать пи красота, ни полезность растений, оп должен исследовать их образование, их отношение к остальным членам расти- тельпого царства; и как солнце одинаково вызывает к жизни и освещает все эти растения, так и он должен спокойным оком созерцать и обозревать их все, и мерила для этого позпания, данные для оценки брать не из себя, а из круга вещей, которые он наблюдает.

Если мы станем рассматривать предмет в отпошешш к нему самому и к другим предметам, не чувствуя непосредственно ки влечения, ни отвращения к нему, мы скоро окажемся в состоянии со спокойной внимательностью составить себе довольно ясное понятие о нем, о его частях и его отношениях. Чем дальше ведем мы эти размышлепия, чем больше предметов связываем мы друг с другом, тем больше развиваем мы присущий нам дар наблюдательности. Если мы умеем применять эти значения к себе в своих поступках, мы заслуживаем эпитета «умный». Для каждого хорошо организованного человека, умеренного от природы или наученного обстоятельствами знать меру, такой ум не представляет ничего трудного: жизнь на каждом шагу наставляет нас. Но если наблюдатель должен именно эту острую способность суждения применять к испытанию скрытых явлений природы, если в мире, где он как — бы одинок, он должен следить за малейшим своим шагом, остерегаться всякой поспешности, вечно иметь перед глазами свою цель и, тем не менее, даже в пути не упускать из виду какого — нибудь полезного или вредиого обстоятельства; если и там, где его не легко проверить кому — либо другому, он должен быть своим собственным строжайшим судьей и при самых ревностных усилиях с недоверием относиться к самому себе, то каждый видит, как строги эти требования, и как мало надежды на полное их осуществление, ставятся ли они другим или себе. Однако эти трудности, можно даже сказать — эта гипотетическая невозможность, пе должны мешать нам делать возможное; и, во всяком случае, мы уйдем дальше всего, стараясь ознакомиться в общих чертах со средствами, с помощью которых выдающиеся люди сумели расширить науки, точно отмечая уклонения, на которых они заблудились и по которым за ними иной раз в течение столетий следовало большое число учеников, пока позднейший опыт не возвращал наблюдателя на правильный путь ).